В понедельник президент России Владимир Путин участвовал в работе Парижской климатической конференции. Специальный корреспондент “Ъ” АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ рассказывает о том, как конференция пыталась принять исторические решения, что из этого вышло и как Владимиру Путину удалось не встретиться с Реджепом Тайипом Эрдоганом. Более того, поздним вечером на пресс-конференции по итогам саммита российский президент заявил, что получены новые данные, которые окончательно уничтожают возможность такой встречи, по крайней мере в обозримом будущем.
Парижская климатическая конференция началась рано, то есть вовремя. По парижскому времени было 11 утра. И это было, конечно, еще детское время для российского президента. Сотрудники российского протокола, правда, убеждали и организаторов, и друг друга, что Владимир Путин не опоздает — известно же, что начнут ровно в 11 и ждать его не будут (не то что вряд ли будут ждать, а не будут)… Выступит президент Франции, генеральный секретарь ООН, председатель этой конференции…
И они выступили. Речи их пока что были обтекаемыми, выражалась в них твердая надежда (правда, не уверенность) на то, что конференция неизбежно станет исторической и переломной.
Переломить надо было сопротивление таких стран, как Индия и Китай, которые хотят пользоваться квотами на выброс в атмосферу, установленными еще Киотским протоколом 1995 года, когда им дали режим наибольшего благоприятствования, то есть самые веские квоты, сделав выбор в пользу их борьбы с бедностью вместо борьбы с загрязнением воздуха.
А вообще идея конференции состояла в том, чтобы принять новый протокол вместо Киотского.
— Не все может быть решено в Париже. Но без Парижа мы ничего не решим! — воскликнул Пан Ги Мун с непривычной для него горячностью.
И, конечно, рассказывали про пожилую женщину, которая вынуждена была десять раз переехать из одного места в другое из-за наводнения, и всякий раз оно догоняло ее и перегоняло, и теперь она спрашивала организаторов конференции, изменит ли эта конференция такую странную ситуацию, сложившуюся в ее жизни… Ее обнадеживали всем миром (а именно он был здесь представлен почти исчерпывающе).
И я видел фотографию дерева, на котором вместо листьев были пластиковые пакетики…
И все на этой конференции в павильонах Ле-Бурже сделано, разумеется, из экологически чистого, безупречного…
А столы-то в пресс-центре все равно пластиковые…
— Превратим Парижскую конференцию в исторический успех, которого ждет от нас мир! — призывал очередной выступающий уже в предвкушении церемонии фотографирования, которая должна была начаться после его речи.
В это время было уже известно, что Владимир Путин не примет в ней участия. Он — что? Да, опаздывал. И шансов успеть уже не было.
Получалось не очень хорошо. Все-таки эта церемония, во-первых, не такая уж протокольная. По ней потомки будут судить о том, кто вложил свой неоценимый вклад в дело укрепления климата во всем мире, и вклад Владимира Путина и его страны грозил остаться неоцененным.
Во-вторых, весь цивилизованный мир (да и весь остальной тоже) гадал, как встретятся на этой церемонии Владимир Путин и Реджеп Тайип Эрдоган. И встретятся ли? И?..
То, что Владимир Путин не появился на фотографировании, могло быть расценено как слабость российского президента — ведь Реджеп Тайип Эрдоган был уже здесь, стоял во втором ряду и краем глаза ревниво наблюдал за тем, как мимо идет президент США Барак Обама и здоровается за руку с теми, кто стоит в первом ряду… И как ему было оттуда дотянуться до американского президента? Никак.
А Бараку Обаме в этот раз было отведено место не в центре, не рядом с хозяином саммита Франсуа Олландом, а с краю, где-то между президентом Киргизии Алмазбеком Атамбаевым и президентом Таджикистана Эмомали Рахмоном... И это Владимир Путин чувствовал бы себя в этом углу с родными ему людьми как дома, как на саммите СНГ, в конце концов, а Барак Обама не чувствовал себя тут как дома, нет.
Ну и что? Признаков неудовольствия не выказали. Улыбались. Смеялись.
Понимал ли Владимир Путин, что его неявка на фотографирование будет интерпретирована нехорошим для него образом? Безусловно, понимал. Одно это говорит о том, что тут не было умысла ни в коем случае не столкнуться с президентом Турции. Таким слабаком он выглядеть не захотел бы уж точно. Уж совсем не захотел бы.
Так что просто опоздал. Задержался. Ну вот как на встречу с членами правительства в Ново-Огарево. А не надо было так рано начинать…
Но если кто-то думает, что главная интрига этой конференции состояла в том, перекинется ли Владимир Путин парой слов с Реджепом Тайипом Эрдоганом, или пожмут ли они хотя бы руку друг другу,— вынужден разочаровать: это вообще не так.
Будете смеяться, но все приехали сюда обсуждать проблемы климата. И вот уже выступал американский президент Барак Обама:
— Один губернатор сказал мне: «Мы — первое поколение, которое может почувствовать изменение климата и последствия этого изменения. И мы — последнее поколение, которое может что-то сделать с этим!» Я представляю страну, которая занимает первое место в мире по экономике (ну как не вспомнить об этом кстати.— А. К.) и второе место по выбросам вредных веществ.
Он рассказал, каких гигантских успехов достигли США в сохранении климата на планете:
— Мы опровергли старый аргумент оправдания бездействия: можно наращивать экономику и уменьшать выбросы… Жаль, если кто-то не понимает этого. Самый главный враг на нашей конференции — цинизм…
Американский президент даже назвал цифры: к 2018 году США готовы снизить выбросы на 15%, а к 2025 году — на 25%.
— Каждый должен ставить для себя такие цели! Это цели не для каждого, а это цели, которые каждый из нас должен предлагать! — туманно, но очень энергично выразился он.
И тут Барак Обама перешел, казалось, непосредственно к поведению Владимира Путина:
— Как говорил Мартин Лютер Кинг, есть такая вещь, как опоздания.
Он оглядел ждущий каждого его слова зал:
— Мы уже почти опоздали. Но мы не должны опоздать!
Все правильно он говорил. Владимиру Путину теперь надо было успеть хотя бы к началу собственной речи.
И он действительно почти опоздал. И в самом деле не должен был. И его уже передвигали в очереди выступающих поближе к концу…
А пока выступал глава КНР Си Цзиньпин и цитировал французского писателя Виктора Гюго (а кого еще ему должны были подобрать к Парижской конференции?):
— Писатель отметил, что благодаря решительности появляются весенние ручьи! Мы должны быть решительными! И я уверен, что Парижская конференция добьется положительных результатов!
Глава КНР не сыпал обворожительными результатами деятельности своей страны. У него были другие задачи. Он намерен был сохранить статус-кво (или, вернее, статус квот). И поэтому он говорил, что при определении уровня этих квот «надо учитывать особенности развивающихся стран и необходимость повышать уровень жизни в этих странах, а главное — сокращать нищету».
Таким образом, чтобы сохранить квоты, выделенные Китаю еще по Киотскому протоколу, господин Си Цзиньпин готов был считать свою страну развивающейся. Никаких амбиций. Ничего личного.
— Возьмемся за руки, друзья! — заключил он (и эта фраза выглядела вполне конкурентоспособной по сравнению с точкой Барака Обамы: «За дело!»).
А пригласив на трибуну канцлера ФРГ Ангелу Меркель, Франсуа Олланд предложил подготовиться Владимиру Путину. Да, президент России был здесь. Он опоздал на полтора часа. И теперь сидел с таким видом, как будто никуда и не уходил уже третий день.
Ангела Меркель в очередной раз показала себя конкретным человеком. Развивающимся странам надо выделять ежегодно, как решили семь лет назад в Копенгагене, $100 млрд на борьбу за снижение выбросов (Барак Обама, например, пообещал озвучить количество денег, которое США готовы на это тратить, поближе к вечеру, и Си Цзиньпин с одобрением подтверждал, что Китай, как и все развивающиеся страны, с нетерпением ждет этого момента)…
Владимиру Путину предложили уложиться за пять минут: Франсуа Олланд заявил, что в 13:45 конференция закрывается на обед. А на часах было в этот момент 13:40.
Это прозвучало как наказание для опоздавшего.
Впрочем, Владимир Путин уложился за три. За это время он успел сказать, что Россия с 2004 года почти удвоила ВВП (ключевое слово «почти»), что перевыполнила свои обязательства по Киотскому протоколу и что он, президент России, поддерживает предложение «ограничить повышение температуры к концу XXI века пределами двух градусов по Цельсию».
Теперь ему остается только реализовать это предложение и контролировать ход его выполнения.
Объявили перерыв на обед. Были сомнения, участвует ли он. Господин Путин не отказал себе в этом удовольствии. Господин Эрдоган тоже пообедал. Пересекались ли они? Если только взглядами.
Через час пленарное заседание возобновилось. За столом президиума в центре сидел по-прежнему Франсуа Олланд, а также его бывшая жена Сеголен Руаяль (работает министром экологии) и премьер-министр Лоран Фабиус.
Госпожа Руаяль и господин Фабиус возглавляют оргкомитет Парижской конференции. Этому уже несколько лет. Сначала был назначен он, потом — она.
Кажется, нет ни одной карикатуры с участием Франсуа Олланда без Сеголен Руаяль. Эта волевая женщина, по общему мнению, до сих пор полностью контролирует своего бывшего мужа. И когда они сидят за одним столом в президиуме, для Франции все остальное уходит в тень, теряет смысл, перестает существовать: и Франция следит за тем, как пристально и повелительно она на него смотрит (он-то избегает даже крайней необходимости взглянуть на нее хоть одним глазком…).
Так что вчера у Франции был первый праздник после двух недель траура.
Между тем по коридорам саммита начал ходить Реджеп Тайип Эрдоган. Вот он шел к входу в зал пленарных заседаний в окружении своей свиты. Свита состояла не только из сотрудников протокола и двух или трех министров, но в основном из журналистов, и прежде всего — из российских. А там, где пять журналистов, в такой ситуации через секунду их будет 50.
— Кто это? Кто?!! — кричал какой-то французский журналист, не понимая, за кем он бежит, и при этом, конечно, не отставая.
— Это тот турок, который сбил русский самолет,— неожиданно ответила девушка из окружения российского президента. Она стояла в стороне и не вмешивалась в происходящее, но потом долго жалела, что в руках у нее не оказалось российского флага: оставила в самолете.
Француз ахнул и через мгновение уже истошно кричал прямо в лицо господину Эрдогану:
— Вы будете извиняться? Вы будете извиняться за русский самолет?!
Реджеп Тайип Эрдоган даже не моргнул. Он двигался вперед как сомнамбула, не замечая, кажется, ни этого человека, ни того, что тот говорит, ни этой толпы. Это был его день. И он никуда не спешил. Кажется, он просто шел и наслаждался. Его словно баюкали эти люди и эти звуки. Его популярность теперь можно было сравнить только с популярностью здесь американского президента Барака Обамы и, может быть, Владимира Путина.
Реджеп Тайип Эрдоган пересек линию красной зоны, за которой остались журналисты, и зашел в зал пленарных заседаний: там как раз началось.
Как ему через четверть часа удалось пройти ровно тем же путем в окружении той же самой толпы, не очень понятно. Но он шел точно так же, не спеша, не отвечая ни на какие вопросы, внешние вызовы, сигналы, по тому же коридору к входу в тот же самый зал.
Я подумал, что ему, наверное, мало было одного раза и он решил испытать эти ощущения снова.
Но может быть, я ошибся, потому что через десять минут я снова увидел его. Теперь он стоял метрах в тридцати от красной линии, в глубине холла, и так же не торопясь осматривался по сторонам. Взгляд его, по-моему, теперь был не стеклянным, а гораздо более осмысленным.
Что делал тут, в коридорах и холлах, этот человек? В конце концов, шло пленарное заседание, в котором принимали участие лидеры государств (их в этот день, по подсчетам организаторов, было 147 — французы готовились занести эту цифру в Книгу рекордов Гиннесса, ради них сделали невозможное: на целый день перекрыли кольцевую дорогу вокруг Парижа). Все работали (кроме тех, у кого были двусторонние встречи в комнатах по другую сторону холла), и только господин Эрдоган слонялся здесь.
И тут я, кажется, понял. Все это время турецкий президент ходил в конце концов мимо комнаты, в которой Владимир Путин встречался сначала с Бараком Обамой, потом с Си Цзиньпином, потом с Ангелой Меркель, с Биньямином Нетаньяху… Или стоял рядом с этой комнатой.
Да он и правда хотел увидеться, хоть так, с российским президентом.
Не в этом ли было все дело? А в чем еще? Больше ничем эти шатания объяснить было нельзя.
Но вот уже корейский президент зашел на аудиенцию к российскому, а Реджеп Тайип Эрдоган, который снова заглянул уже и на пленарное заседание и снова вышел, так и стоял в коридоре.
Чтобы увидеть все это, стоило сюда приехать.
А еще через четверть часа один из членов российской делегации встретил Реджепа Тайипа Эрдогана в зоне лидеров, у входа в туалет. Слава богу, что и там не нашел он Владимира Путина. А то именно про эту историю потом и говорили бы: «Замочил в сортире».
Впрочем, с одним человеком Реджепу Тайипу Эрдогану в этот день встретиться удалось, и без труда. Это был президент Украины Петр Порошенко. Они обсудили перспективы двусторонних отношений и признали их безукоризненными.
Между тем на пленарном заседании активно обсуждали, стоит принимать юридически обязывающий документ или нет. Российская делегация (ее теперь возглавлял вице-премьер Игорь Шувалов) настаивала на том, что стоит. Китайская не настаивала.
После отъезда лидеров конференция проработает до 11 декабря, прежде чем будут приняты окончательные решения.
Впрочем, известно, что еще до начала Парижской конференции госсекретарь США Джон Керри вдруг сказал, что шансов на юридически обязывающий документ никаких, и Франсуа Олланд расценил это как нож в спину.
Подойдя к журналистам после всех своих двусторонних встреч, Владимир Путин сказал, что все-таки надеется на создание юридически обязывающего документа. Но и французских, и российских журналистов интересовало прежде всего не это. Интересовало, почему он опоздал и не принял участия в минуте молчания, с которой началось пленарное заседание. Выяснилось, что по техническим причинам и что возникли проблемы с рабочим графиком (и кто бы сомневался). Господин Путин пояснил, что тема терактов для России по понятным причинам больная, что он одним из первых выразил соболезнования Франсуа Олланду, когда в Париже случился теракт, и что «Россия несла и несет большие жертвы в борьбе с терроризмом».
На вопрос, удалось ли поговорить с Реджепом Тайипом Эрдоганом, Владимир Путин ответил отрицательно: нет, не удалось. Более того, видимо, в ближайшее время и не удастся, потому что:
— Мы получили дополнительные данные, что из мест добычи нефти, которые контролируются террористами ИГ, эта нефть поступает на территорию Турции. И решение сбить российский бомбардировщик связано с решением обеспечить безопасность доставки нефти…— как раз к портам… а защита туркоманов — это только предлог.
Владимир Путин совершенно сознательно отрезал себе последние пути к отступлению от самого жесткого варианта решения всей этой проблемы, каждый день растущей как снежный ком,— а этих путей и так-то уже не осталось.
Но он отрезал их и для Реджепа Тайипа Эрдогана.
— Вы знаете,— продолжил Владимир Путин,— на ракетах наши летчики пишут «За наших!», имея в виду погибших в самолетах над Синаем и на границе с Турцией. И на этих же ракетах пишут «За Париж!», а бомбардировщик с этими ракетами сбивает самолет турецких ВВС. О какой широкой коалиции можно говорить? Но мы будем о ней говорить…
Он припомнил Турции и то, что «представители российских террористических организаций, в том числе на Северном Кавказе, всплывают на территории Турции», проводят там время в защищенных турецкими спецслужбами местах, а потом, «используя безвизовый режим, опять всплывают на нашей территории».
Интересно, как в такой ситуации высшее российское руководство до сих пор мирилось с поставками яблок из Турции в Россию?
Был уже вечер. Я посмотрел, что происходит в зале пленарных заседаний. Выступал президент Микронезии.
— Да, мы, Земля — одна из звезд в бесчисленном океане этих звезд, и наши дети могут спросить однажды: почему все так, как происходит, и не иначе? И мы должны ответить,— говорил президент Микронезии.— И что мы скажем им? Что впереди у нас столб, который означает окончание маршрута, по которому мы шли…
Да, члены конференции и в самом деле далеко ушли за это время. И о каком юридически обязывающем документе тут могла идти речь? Они за это время ушли слишком далеко. Они уже были гораздо выше этого.
Где-то там, в океане звезд.
Андрей Колесников
